Том привскочил на постели. Глаза его пылали, ноздри раздувались, как жабры.
— Они не имели права запирать его! — крикнул он мне. — Ступай скорей, не теряй ни минуты. Освободи его! Он уже не раб, он свободен, как и мы все.
— Дитя, что это значит?
— Это значит именно то, что я говорю, тётя Салли. И если никто не пойдёт к нему сию же минуту, я сам побегу. Я знал его всю жизнь, да и Том тоже. Старая мисс Ватсон умерла два месяца тому назад. Она устыдилась, что хотела продать его в южные штаты, и дала ему вольную по своему завещанию.
— Так зачем же, скажи на милость, тебе понадобилось освобождать его, если он и без того свободен?
— Ах, какой вопрос — так и видно женщину! Разумеется, затем, что мне нравилось приключение. Я готов был бы купаться в крови, только бы… Ах, боже мой, тётя Полли!!!
Да, это сама тётя Полли, вот она, собственной персоной, стоит в дверях, добрая, кроткая, ласковая.
Тётя Салли как кинется к ней, как начнёт её обнимать, целовать, плакать от радости — чуть не задушила её в объятиях. А я нашёл себе довольно удобное местечко под кроватью, сообразив, что мне туго придётся. Изредка я выглядывал оттуда украдкой: тётя Полли высвободилась из объятий и стояла, глядя в упор на Тома поверх очков, — так глядела, что он, кажется, с радостью провалился бы сквозь землю.
— Да! — проговорила она. — Ты хорошо делаешь, что отворачиваешься: на твоём месте мне совестно было бы смотреть людям в глаза, Том!
— Боже мой! — молвила тётя Салли. — Разве он до такой степени переменился? Ведь это не Том, а Сид! Том… Том был сию минуту. Куда это он девался?
— Ты хочешь сказать, вероятно, куда девался Гек Финн? А этого сорванца Тома я сама вырастила, так мне ли не узнать его! Вот тебе, здравствуй! Выходи из-под кровати, Гек Финн!
Я вышел, но чувствовал себя не особенно бодро.
Тётя Салли была в страшном недоумении, но дядя Сайлас, тот ещё больше растерялся, когда он пришёл домой и ему всё рассказали. Он ходил словно пьяный и целый день не мог опомниться, а вечером произнёс в церкви такую проповедь, что составил себе ею громкую славу, потому что никто, даже самые старые старики не поняли из неё ни единого слова. Тётя Полли рассказала всем, кто я такой и какова моя история, а я, в свою очередь, должен был открыть, в какое безвыходное положение я попал, когда миссис Фелпс приняла меня за Тома Сойера. Тут миссис Фелпс прервала меня: «Пожалуйста, продолжай называть меня тётя Салли, я так к этому привыкла». И вот, когда тётя Салли приняла меня за Тома, я должен был поддакнуть — другого средства не оставалось, да я и знал, что Том не рассердится, ему это даже наруку будет, так как это — тайна, он сочинит целое приключение и будет очень доволен. Так оно и вышло. Он сам назвался Сидом, и дело уладилось как нельзя лучше. Тётя Полли подтвердила, что старая мисс Ватсон в самом деле дала Джиму вольную. Таким образом, выходило ясно и несомненно, что Том Сойер затеял всю эту возню и хлопоты для того только, чтобы освободить уже свободного негра.
Тётя Полли рассказала, что, получив от тёти Салли письмо, будто Сид и Том прибыли благополучно, она никак не могла понять, что это значит. Ей сейчас пришло в голову: уж не сыграл ли этот сорванец какую-нибудь новую штуку? Вот и пришлось ей тащиться в путь самой за тысячу миль, потому что никто не отвечал на её письма.
— Но мы и от тебя не получали ни слова! — возразила тётя Салли.
— Удивляюсь! Ведь я писала два раза, прося у вас объяснений.
— Мы ничего не получали, сестрица!
Тётя Полли повернулась к Тому и произнесла грозным голосом:
— Том!
— Ну что ещё? — сердито откликнулся он.
— Не смей так говорить со мной, бесстыдник! Подай сюда письма!
— Какие письма?
— Подай письма! Погоди, вот я примусь за тебя…
— Подай письма!
— Они там, в чемодане. Ну, довольны теперь? Будьте покойны: они целы, я с ними ничего не сделал, даже не заглядывал в них. Но я знал, что они наделают нам хлопот, и подумал, что если вам не к спеху, то…
— Ну, милейший, я вижу, ты нуждаешься в розге!.. А ещё одно письмо я написала, чтобы предупредить вас, что я приезжаю. Полагаю, что и это…
— Нет, — сказала тётя Салли, — то письмо пришло вчера; правда, я ещё не читала его, но оно цело у меня.
Я хотел было предложить ей побиться об заклад на два доллара, что и этого письма у неё не окажется, да побоялся и промолчал.
В первый раз, как мне удалось увидеть Тома с глазу на глаз, я спросил его, какие у него были намерения, когда он устраивал побег. Что рассчитывал он делать, если бы побег совершился благополучно и ему удалось бы освободить негра, который уже и без того был свободен? Он отвечал, что с самого начала он имел в виду, если удастся похитить Джима, поплыть с ним на плоту искать приключений вплоть до самого устья реки, а потом открыть ему, что он свободен, и везти его обратно домой уже на пароходе, как следует, с шиком, заплатив ему за потерянное время. Кроме того, он хотел заблаговременно написать домой, чтобы собрались все негры и встретили Джима в городе с факелами и музыкой. Тогда Джим был бы настоящим героем, да и мы тоже. Но я подумал, что и без этой церемонии всё обошлось как нельзя лучше.
Джима велели сию же минуту освободить от цепей, а когда тёте Полли, дяде Сайласу и тёте Салли рассказали, как усердно и добросовестно он помогал доктору ухаживать за больным Томом, они не знали, как и обласкать его: угощали его самыми вкусными кушаньями и не заставляли работать. Мы повели его в комнату больного. И пошли у нас весёлые разговоры! Том подарил Джиму сорок долларов за то, что он так терпеливо исполнял для нас роль узника. Джим ужасно обрадовался.
— Вот видишь, что я тебе говорил, — обратился он ко мне, — ещё тогда, на Джексоновом острове? Я говорил, что у меня волосатая грудь, а это какая примета? Что я был когда-то богачом и скоро опять буду богачом! Вот и вышла правда. Разбогател! Ну, что скажешь? Ведь говорил я, что приметы у меня верные!
А Том строил новые планы, предлагал нам когда-нибудь ночью убежать отсюда втроём: мы добудем себе оружие и отправимся искать приключений на Индейскую территорию, недели на две. Я согласился, да только вот в чём беда: у меня не было денег купить оружие, да и не думаю, чтобы я мог получить что-нибудь из дому, так как мой отец, наверное, вернулся домой, забрал все деньги у судьи Тэчера и пропил их.
— Нет, деньги целы, — сказал Том, — теперь накопилось больше шести тысяч долларов, да и отец твой глаз не казал с той поры. По крайней мере, до моего отъезда он не появлялся в наших краях.
— Никогда он больше не вернётся, — проговорил Джим торжественно-грустным голосом.
— Почему ты знаешь, Джим? — удивился я.
— Всё равно почему, Гек, но он больше не вернётся!
Я пристал к нему, и он наконец объяснил:
— Помнишь тот домик, что плыл по реке во время разлива? Там лежал человек лицом вниз, помнишь? Я пошёл, заглянул ему в лицо, а тебя не пустил войти. Ну вот, ты можешь теперь получить свои деньги, когда тебе будет угодно: это был твой отец…
Том почти совсем поправился, носит свою пулю на шее в виде часов и беспрестанно посматривает, который час. А мне больше не о чем писать, и я этому чертовски рад, потому что если б я только знал, какая возня сочинять книгу, я и не затевал бы такого дела, и больше никогда не буду. Но, кажется, я раньше других удеру на Индейскую территорию, потому что тётя Салли собирается усыновить меня и приняться за моё воспитание, а я этого не вынесу. Нет, ни за что! Я испытал это на собственной шкуре.
Конец!
С почтением
Гек Финн.
Вдова шептала над блюдом молитвы; таков был обычай у американских фермеров встарину.
Вдова читала ему библию, где говорится о древнееврейском пророке Моисее, которого будто бы нашли в тростнике.
Шканцы — задняя часть верхней палубы.
Гаванна.
Царь Соломон.
Парле ву франсе?
Французский король Людовик Шестнадцатый и его жена Мария-Антуанетта были казнены во время Французской революции.
Карл Великий — король франков, живший в IX веке.
Френология — учение о том, как по внешнему строению черепа судить о характере человека.
Знаменитый английский актёр Гаррик жил полтораста лет назад.